Cиротенко(Вербицкий)

Владимир Васильевич

Эдисон,

идите вон!

Львов

2007

ОГЛАВЛЕНИЕ

1.Вступление.-2

2.Чужеземец Леонид Глебов -3

3.Созидатель -  22

4. Поэт расстрелянного возрожденья -29

5.Легендарній организатор Львовского агроуниверситета -36

6.Воин Великой Победы -40

7.Нас когда-то называли корифеями - 62

8.Русская «Сатана» без Львовского «Электрона»- 105

9.Ще не вмерла Украина? – 113

10. Трагедия Львовской агрофирмы «Провесень»-125

11.»Свиточ» преданный и проданный -131

12. Эдисон,идите вон!- 145

ВСТУПЛЕНИЕ

            Более 16 лет назад мы похоронили Старну, в которой родились и выросли. Всё больше и больше событий, людей, заводов и предприятий, связанных с той страной уходит в небытиё.

            Я – дитя войны. Она  убила мою мать, забрала отца. Воспитывали меня бабушка. Мама моей мамы. Для неё эта советская страна была чужой, неприязненной. Страну её молодости уничтожил Октябрьский переворот. Все её родственники и близкие воевали с другой строны  и ушли в небытиё, как сегодня в небытие ушли их, победившие, противники.

            Она понимала, что вместе с нею уйдёт и память о них. Поэтому долгими осенне-зимними вечерами у нас дома, или в доме её родичей Вербицких, велись неспешные разговоры-воспоминания. О той эпохе, тех людях.

            К сожалению, так делали очень немногие. Поэтому и трудно восстанавливать настоящую историю страны. Не по официальным, зачастую неправдивым записям, а по воспоминаниям современников, рядовых людей…

            Сейчас ухоит в бытиё и моё поколение. Уходит, не доживая до старости. Вместе с ним уйдёт и память о той Стране нашего детства и юности, о тех прекрасных людях, которых мы знали.

            Я должен был стать писателем. Но жизнь и Страна распорядились иначе. Я стал сильнейшим специалистом в области безотходной сельхозпереработки. Стал изобретателем, учёным, преподавателем. Но вот не стало той Страны и ни мои изобретения, ни мои разработки, ни я сам никому не нужны.

            Там, где правит капитал, каждый сам по себе. Как в той песне из «Последнего дюйма»: «Какое мне дело до всех, до вас, а ваше до меня!»

            Я родился в другой Стране, воспитывался по другим принрципам.

            Вот и хочу напомнить и о тех принципах, и о тех людях, и о тех предприятиях, которые  определяли лицо той страны и стали лишними в этой…

            Но, отдавая дань моей бабушке-маме я начинаю не с Людей моей Страны, а с творца украинского языка, ставшего этой Украине иностранным писателем – Леонида Глебова, которого она знала лично. С  нашего дальнего родственника, князя Льва Сапеги, превратившего когда-то Галычину из забитой нищей провинции Австрийской империи в благодатный край. А дальше уже идут рассказы о судьбе моего дяди –Марка Вороного, замечательного поэта, чьи стихи так и пылятся в архивах Литинститута, об отце – спасителе Карела Войтыллы, историке с мировым именем. Об учёном селекционере Евгении Галатовиче, об изобретателе Александре Екимовских, о флагманах советской индустрии «Свиточе» и «Электроне».  О людях и предприятиях ставшими лишними «непотребом» …

ЧУЖЕЗЕМЕЦ ЛЕОНИД ГЛЕБОВ 

http://i009.radikal.ru/0711/ab/0b7ae5d3121b.jpg

            Его басни я помню с детства. О нём мне любила рассказывать моя бабушка-мама Евгения Львовна Вербицкая-Кулишова. Рассказывала, как она сидела на коленях у дедушки Кенаря, а он рассказывал очередную байку. Его любили и дети и взрослые. Его басни знали в каждом селе. И это было в эпоху  «мракобесия царизма». Нынче мы живём в «Незалежной Украине». Той, литературный язык которой создавали Шевченко, Кулиш, Марко Вовчок и он – Леонид Глебов. Увы, создатель украинского литературного языка стал для неё чужеземным писателем. Стал  лишним. Мои дети  уже не изучают его в школе. В школьных библиотеках нет его книжек. Стирается память о нём. Так вернём же её -

            Родился он 5.03(27.02) 1827 года. Отцом его был  управляющий  табунами богатейшего полтавского помещика Григория Родзянко, мещанин Иван Назарович Глебов. Матерью была  бедная дворянка Ирина Гавриловна Трощинская, близкая родственница Николая Гоголя.  Крестным отцом Лёни стал Порфирий  Родзянко.       Вскоре, после рождения Лёни старый Григорий Родзянко умер. При дележе наследства, табуны достались  Порфирию, который с отцовской деревни Весёлый Подол  решил переехать в сельцо Горбы  в соседнем уезде.  Уговорил Глебовых переехать вместе с ним, поклявшись, что он сам возьмется за воспитание Лёни. Порфирий сдержал своё слово. Уже в шесть лет он стал учить Лёню чтению и письму. Правда, увидав, по каким книгам Порфирий учит ребёнка читать, матушка взяла обучение чтению в свои руки. Учителем арифметики, латыни и греческого был приглашен знаменитый на полтавщине священник  Яков Заболоцкий. Именно благодаря Якову Заболоцькому Лёня полюбил басни Эзопа. Он любил засиживаться с томиком басен в оранжерее, за что и прозвали его „принцем цветов”. Уже в детстве он не только пробовал переводить басни Эзопа, но и сам стал починять басни. Как-то, когда Лёне уже исполнилось 13, к Порфирию с визитом прикатил брат, толстячок Аркадий Родзянко и начал мучить всех своими стихами (от тех стихов от него когда-то сбежал Шевченко). Лёня, игравшийся с мячом, сказал, что тоже умеет сочинять стихи. Аркадий нахохлился и буркнул:– „ну так сочини стих про этот мячик!”. Лёня рассмеялся и, устремив глаза, куда-то в область Аркадиевого пупка завопил:

„ У меня в ладонях мяч

Не пойму только, хоть плачь-

Круглый зад, круглый живот,

Ну, хоть кто-то разберет,

 Где здесь зад, а где живот?!” и ткнул пальцем в объёмное пузо Аркадия.

Аркадий Родзянко не обиделся, а, расхохотавшись, стал укорять Порфирия, что он плохо заботится о будущем мальчика, ведь с его талантом давно уже пора учиться в гимназии.  Аркадия поддержал и другой гость – писатель Александр Афанасьев- Чужбинский.

            В Августе 1840 Порфирий отвез мальчика в Полтавскую гимназию. Пансионат при  гимназии ему не понравился, поэтому он поселил Лёню у свого приятеля – Василия Семеновича Порфирьева. Богатые родители обычно своих детей обучали дома и определяли затем в старшие классы, чтобы,  поучившись год-два чадо, сдав все необходимые экзамены, получало аттестат, дающий право на первый чин.      Лёню обучали дома без учёта подготовки к гимназии, потому приняли его в первый класс (хорошо, хоть не в приготовительный). Одноклассниками его, 13-летнего подростка, была 8-9 летняя малышня. Скучно было Лёне в доме Порфирьева, одиноко было в классе. Не было у Лёни среди одноклассников друзей. Слава Богу, у Порфирьева дома была неплохая библиотека, да и библиотека при гимназии  покупала все новые издания. Не имея приятелей-ровесников, Лёня подружился с книгами. Зачитывался стихами Пушкина, Кольцова, Языкова. Сам стал починять стихи. Раз на уроке словесности он вспомнил родной Весёлый  Подол. Как-то сами собой стали слагаться стихи. Лёня забыл об окружающем и стал лихорадочно записывать их. Преподаватель словесности Мирец-Ишменицкий вначале ошарашено наблюдал за действиями гимназиста, а когда Лёня окончил писать, подошёл и попросил листок. Лёня, перепугано протянул ему  лист, ожидая нахлобучки.  К счастью Мирец-Ишменицкий был не только учителем словесности, но и одним из редакторов  „Полтавских губернских ведомостей”, так что вместо нахлобучки через пару дней в газете был  напечатан стих „Сон” за подписью Леонида Глебова. Так, первоклассник Лёня Глебов стал признанным поэтом. Мало того, он стал любимчиком преподавателя литературы, знаменитого Льва Боровиковского, чьи стихи печатались в петербургских изданиях. Первый стих Лёня написал по-украински, но затем, под влиянием Боровиковского,  перешёл на русский язык.  Он стал писать длиннейшие  поэмы, из которых до нас дошли только напечатанные когда-то в „губернских ведомостях” главки – „Полтава”, „Две доли”, „Надя”, „Матушкина дочка”, „Пловец” да „Смерть Олега”. Увлекся Лёня и созданием песен, написав не один их десяток. Он называет их „Думы” и „русские песни”.

            Лёня и сам не заметил, как его комната у Порфирьева, заполнилась черновиками  песен и поэм. Куда ни глянь – подоконники, полки, стол, кровать всё завалено листками со стихами. Как-то в  комнату к Лёне заглянул хозяин. Укоризненно покачав головой из-за беспорядка, Василий Семенович взял со стола листок со стихом и начал читать. Стих понравился. Взял ещё один. Затем ещё и ещё один. Все понравились. Попросил Лёню разрешения, забрать все эти  листки со стихами. Лёня не стал сопротивляться изъятию. Ему нравился сам процесс написания стихов, а написанное его уже не интересовало...

            Василий Семенович был небедным человеком. Он смог себе позволить напечатать книжечку Лениных стихов. Будучи практичным человеком, он организовал  продажу той книжечки, не только вернув этим деньги, вложенные в печать, но и получив немалую прибыль.

            Увы, для самого Лёни то первое издание не принесло  ничего хорошего.  В его жизни наступила черная бесконечная полоса. Умер  Порфирий Родзянко, относившийся к нему, как к собственному сыну. Смерть покровителя ухудшила статус Лёни в гимназии. Если раньше, побаиваясь могущественного Порфирия Родзянко, преподаватели сквозь пальцы смотрели на Лёнины шалости, а одноклассники гимназисты считали его отпрыском знаменитейшего дворянского рода Полтавщины, то со смертью Порфирия он был отброшен в парии. Математик и физик стали требовать подробных ответов на вопросы. А что ответишь, если тебе сам вопрос непонятен – не для тебя те физика с математикой. А тут ещё инспектор гимназии возмущённо требует от руководства гимназии наказания Глебова за печать книги без разрешения Совета гимназии и без цензуры. Завистливые одноклассники возненавидели Лёню за успех той его книжечки. Буквально через месяц, после её издания, кто-то запустил Лёне в голову толстенную книжку с золочёным обрезом. Медный уголок этой книги угодил Лёне в висок, повредив зрительный нерв. Лёня потерял сознание. В безсознательном состоянии отнесли его на квартиру Порфирьева. Не было уже в живых Порфирия Родзянко. Для Порфирьева Лёня из названого сына Друга, превратился в простого квартиранта. Спасибо, хоть лекарей вызывал и лекарства покупал...

            Больше месяца провалялся Лёня в постели, временами теряя зрение. Порфирьев лечение оплачивал, а вот репетитора нанять не счёл нужным. За это время Лёня  очень сильно отстал в учёбе от одноклассников. Перед перспективой остаться на второй год, он, по требованию отца, оставляет гимназию и, вместо аттестата, получает свидетельство такого содержания:

„Предъявитель сего, ученик У1 класса Полтавской гимназии Леонид Глебов, сын купца Ивана Глебова, поступил в гимназию 31.08.1840, вел себя очень хорошо, обучался по 22.04.1847 и оказал успехи : в Законе Божьем –хорошие, русской словесности –отличные, математике и физике - посредственные, истории -достаточные, в  языках – латинском, немецком – посредственные, французском – достаточные. В черчении и рисовании – достаточные. К переводу в 7 класс не удостоен. А так как не окончил гимназического курса, то и не может пользоваться преимуществами, присвоенными окончившим курс в гимназиях и получившим аттестат”, Полтава. Августа 20 дня 1847 года.

            Вернулся Лёня к родителям в Горбы. Страшно мучила мигрень, страшила утрата зрения. Решил поступить на медицинский факультет университета. Стал для этого заниматься с местным  врачом Бонишевским, выпускником этого факультета. Увы, в университете его документов не приняли. Пришлось удовлетвориться Нежинским лицеем высших наук. Да и там, отбросили его свидетельство об окончании 6 классов гимназии и приняли на первый год обучения в старшем отделении. Здесь было трёхгодичное обучение с углублённым изучением литературы, истории, географии. Выпускники получали право преподавания в школах и гимназиях. Нижинский лицей  кн. Безбородько был славен именами его выпускников – Николая Гоголя, Гребинки,  Кукольника, Афанасьева, Здесь обожали Шевченко, Квитку-Основьяненко, Котляревского. Но Кирилло-мефодиевское братство уже было разогнано, Шевченко забрит в москали, Кулиш, Костомаров, Маркович, Белозерский и другие – сосланы. Наступила ночь безвременья. Яркими звёздами в той ночи загорелись - Виктор Забила, Николай Петренко, Александр Афанасьєв-Чужбинский, которые раньше не заметны были на фоне могучего таланта  Шевченко. Лёня Глебов был робким, отнюдь не революционно настроенным юношей. Но из чувства протеста, он с 1949  стал писать стихи исключительно на украинском языке, и его звезда с этого времени тоже ярко заблистала на небе украинской поэзии.

            Лёне исполнился 21 год. Наступила пора любви.  Рядом с пансионом, в котором обитал Лёня, находился дом богатющего Нежинского протоирея Фёдора Бурдоноса, преподававшего в лицее Закон Божий. Батюшка любил приглашать к себе на обеды и ужины голодных лицеистов. Среди его любимчиков был и Лёня Глебов. А дочке Бурдоноса – Параске очень нравились стихи Глебова. Они стали встречаться, Параска уверяла Леню, что он ей даже иногда снится, что она о нём постоянно думает. Вскоре, уже ей одной начинает писать свои песни Лёня. Вот начало одной из них –

            „Для тебя мой тайный друг,

            Моя песня, мой досуг

            И печальная дума моя.

            Неужель обо мне,

            Наяву, не во сне,

            Может думать головка твоя? ”...

            Красавице Параске нравилось считаться музой Первого Поэта гимназии. Это прибавляло ей поклонников. Ей нравились Лёнины стихи, но он сам был такой некрасивый, такой робкий. Он не то, что дотронуться до неё, сказать слово боялся. Чуть что –

            „Простите мне... Виновен перед вами...

            Я с Вами как-то раз заговорил,-

            Но речью робкою, несвязными словами

            Вас потревожил, рассердил...”

Параске надоело бесконечное ожидание его признания в Любви. В конце концов, пришлось самой взять всё в руки. Даже поцеловала его первою она, а он даже побоялся ответить поцелуем. Правда,  после этого поцелуя он написал

            „Ты в мире одна у меня,

            И Мир мой в тебе лишь одной.

            Ты – жизнь, и  душа ты моя,

            Мой гений, мой ангел земной!”